И снег приносит чудеса - Литагент «Ридеро»

Игорь и вправду прислушался. Баня была совмещена с домом небольшой галереей. В предбанник можно было пройти уже раздетыми. Но звуки, доносившиеся оттуда показались Игорю странными.

– Мужики, а что это за камлание? Что там хозяин делает? – спросил Гинзбург.

– Я читал где-то, – сказал Шурик, – что на Востоке перед обрядом омовения проводились какие-то ритуалы. Ну типа, привлечь духа воды и очистить нас от всякой скверны.

– Ну, вроде мы не на Востоке.

– Старик, может, тебе просто показалось. Хозяин баню готовит и напевает, чтоб не скучно было. «Я люблю-у-у тебя жи-и-изнь…», – успокоил друзей Иван. Все знали, как Ванька скажет, так и будет. Он к тому времени уже занимался боксом а то, как Корольков бьёт с левой, было всем известно.

В предбаннике хозяин встретил их в старом чёрном подряснике. Местами залатанное, но чистое одеяние делало Ефима, похожим на жреца. Особенно в полумраке выглядел он довольно зловеще.

– Ого! Как вы выглядите интересно! – удивился Шурик. – Зачем подрясник? Вроде не молиться собрались.

– Эх, молодежь, – усмехнулся Ефим. – У нашего человека каждое дело – молитва. Без Бога ничего делать нельзя. А уж омовение – это вообще святое. Сам Спаситель свой крестный путь с этого начал.

– Это точно! – радостно подтвердил Шурик, и обратился к стоявшим в недоумении Игорю и Ивану. – Чего стоите, братцы? Раздевайтесь! В баню при параде не ходят.

Ефим, напутствуя парней, сказал: «Баня – особенная. Легкого пара, друзи!». Игорь хотел переспросить, что он сказал, но Шурик в дверях торопился «Вперед, вперед, пар выйдет!».

Баня обожгла сразу. Первое время друзья еще как-то хорохорились друг перед другом. В бане было темно, лишь тусклый свет пробивался через маленькое оконце.

– Это «черная» баня. По-черному, – Шура «включил» лектора и бойко начал комментировать происходящее. – Между прочим, у такой бани куча преимуществ, потому что весь пар остается здесь и не выходит на улицу, только вот это маленькое оконце – указал он рукой куда-то вверх. – Иностранцы, которые приезжали на Русь, не могли понять, зачем русские себя так истязают. Ну-ка, поддам я парку.

– Ребят, чё-то мне плохо, – сказал Игорь.

– Мне тоже не по себе, – Иван хоть и был крепким мужиком, почувствовал легкое головокружение.

– Эх, слабаки… – почему-то прохрипел Шурик. – Сейчас еще немного парку и пойдем. А ты, Гарик, если тебе плоховато, присядь пониже, ишь вымахал. Наверху – самый жар.

Игорь присел на нижнюю полку, но вдруг сильно закашлялся, а Шурик в этот момент вдруг осел и повалился набок. Иван и сам в тот момент вдруг почувствовал себя неважно, но при виде двух друзей, которые один за другим внезапно упали, он моментально сконцентрировался. На ринге с ним такое бывало. Когда все пропало, и сил уже не остается, важно умение сконцентрировать самого себя в последнем ударе. Иван толкнул дверь, она не поддалась, словно была закрыта на щеколду снаружи. Тут Ивану и пригодилось умение собрать волю в кулак. Потому что только такой кулак, может пробить любую стену во имя спасения друзей. Насколько мог, насколько было возможно в маленьком помещении парилки он разбежался и с силой ударил в дверь ногой. Что-то треснуло и дверь открылась. Сквозь душный чад предбанника Иван увидел фигуру в черной рясе.

– Ефим! – закричал Иван. – Ребятам плохо!

Ефим вбежал в парилку. На полу без сознания лежал бледный Игорь, а на полке хрипел, задыхался Шурик.

Хозяин склонился над фигурой Игоря, глаза его сверкали, плечи тряслись. Иван видел в полумраке только склоненную спину и ничком лежащего друга.

– Помогла молитва! – вдруг зашипел Ефим. – Выходит из тебя нечистый дух!

– Какой дух!? Воды холодной быстро! Помоги мне вытащить его! – Иван подскочил к Игорю, схватил его за руки, но Ефим твердым движением отстранил его:

– Подожди, братко, сначала молитву прочитаем, не вся еще нечисть из твоего друга вышла.

– Сдурел ты что ли?! Он умрет сейчас!

– А умрет – так пусть. Видно же, что жидёнок он. Я сразу увидел. Эти неруси истины не приемлют, вот пусть и пострадают от скверны своей!

– Я тебе сейчас дам скверну! – Ефим хоть и был дородным мужиком, но два удара в корпус сделали свое дело. Бородач скрючился от боли, и забился в угол.

Как Иван вытащил своих приятелей на белый свет, он и сам не понял. Шурик потом рассказывал, что Ванька, спасая его, вынес из ада в рай, из тьмы средневековья в светлое настоящее. Он хлестал по щекам Игоря, он лил ледяную воду на Шурика, обоих на улице катал по снегу и заставил друзей вернуться в обратный путь, в жизнь, прервал путешествие в преисподнюю.

Ночью оставаться в доме бородача Ефима было уже нельзя. Он не помнил, как припугнул квартирную хозяйку, которая сидела не шевелясь, когда он ловил попутку на дороге, Через силу, чуть ли не на себе дотащил приятелей до машины. На автостанции никого не было, искать такси до Владимира было бесполезно. Заночевать пришлось в зале ожидания на деревянных стульях. Друзья похрапывали, так и не поняв в чем дело, а Ивану не спалось. Он то и дело выходил на улицу, чтобы хоть как-то успокоиться от всего происходящего. Под утро, на самом краешке рассвета пошел снег.

– Вот и Покров, – послышалось за спиной. Иван обернулся, старушка с рюкзачком смотрела в небо. – Мил человек, – обратилась она к Ивану. – Хлеба кусок не дашь? Я в храм отнесу.

– Нет хлеба, – сказал он. – Сам бы не отказался сейчас.

Старушка в ответ полезла в свой рюкзак и достала зеленое яблоко.

– А вот возьми, сынок. Яблочком помочь смогу. И помолюсь за тебя. Как звать?

– Иваном.

– Помогай тебе Господь, Иван. Издалека приехал?

– Да нет, не очень. Вот с товарищами погулять хотели.

– Гуляйте, гуляйте, только в Евфимиев угол уж не ходите.

– Куда?!

– Про раскол слышал, наверное.

– Какой раскол?

– Да наш, суздальский. Понимаешь, сынок, зло и добро всегда борются. Вот теперь они у нас и гостят. А самые злые – черноризцы, люди недобрые, не смотри, что в рясах ходят. Житья от них простому люду нету. Не уморят, так заговором одолеют. Бога у них нет, хоть и говорят они про него частенько.

Старушка пошла своей дорогой, а Иван после этого стал обдумывать произошедшее. И ведь сколько знаков было, что не стоило ехать. Но нет же, смалодушничал, поддался на Шуриковы уговоры. Еще пару минут, оба испустили бы дух. Кто ты ночная вестница? Почему ж ты раньше не появилась? Иван посмотрел на яблоко в руке. Оглянулся назад, но никого там уже не было. То ли снег следы запорошил, то ли не было их вовсе. Ночь Покрова – почти рождественская, что-то происходит в атмосфере. А что – понять невозможно. Невозможно, потому что не знаем языка, на котором мир разговаривает. Лишь иногда посылает он нам испытания и победы. Или людей, через которых этот мир и можно понять.

Знаки. Главное – научиться их замечать.

Снег на Покров это тоже знак. Кто-то скажет «а у нас не было ничего»! Так Земля же огромна. Не выпал снег у вас, выпадет с другой стороны Земли. Хоть на самом её краю, но выпадет обязательно. По-другому не бывает. Чему суждено случиться, случится в свой срок.

Иван Силыч стоял у окна и размышлял, откуда взялся другой вселенский механизм – через сорок дней после первого Покровского снега – ляжет зима. Что это за число такое «сорок дней». Говорят, после смерти человека душа покидает бренный мир на сороковой день. Был у него товарищ Шурик, умер своей смертью внезапно. Как прошло сорок дней, никто и не заметил. Бесшумно ушла душа, неслышно. Не было никакой яркой вспышки на небе, никаких бурь на Земле, не было снов с прощанием и слов тоже не было.

Куда ушла? Зачем? Кому это ведомо? Иван Силыч не знал. Снег на сороковой день – это как прощание с душой осени. Каждый год прощаемся последним кружащим листком с ветки клёна и первой настоящей снежинкой. Соединяются они в воздухе – «Привет, Зима! Пока, Осень!» Что говорят друг другу, чем делятся? Этого не знает никто. Может, осенний лист рассказывает настоящему снегу то, что должно произойти этой зимой. Тогда кто устанавливает порядок? Кто знает, что будет?

Этот второй, послепокровский, снег в этом году случился, как и положено, в конце ноября. У вас не было? Странно. Но так уж устроен мир, Создатель его сам выбирает, в каком месте снегу выпасть, в каком начаться зиме. Повлиять на него невозможно, как бы ты этого не хотел, хотя иногда очень хочется.

Иван Силыч однажды пережил свои сорок дней. В романах обычно про таких, как он, пишут «рос худым и болезненным», у Ваньки Королькова была возможность совсем не вырасти. Первые дни его жизни овеяны семейными легендами. Все, что он мог узнать от родителей и родственников, он сам и сложил в логическую картинку первых дней жизни. Мозаику тоже собирают из отдельных кусочков – соберешь, отойдешь подальше вот тебе и эпохальное полотно. Чем больше картина, тем дальше от нее отойти нужно, иначе не поймешь размаха художника. Но с другой стороны, отойдя дальше – не поймешь, сколько сил и терпения вложил творец в эту часть жизни.